Басня о пчелах или Частные пороки — общественные выгоды

Ропщущий улей или Мошенники, ставшие честными — так называлось первоначально философское произведение одного из экономистов Англии 17-18 в. Бернарда де Мандевиля.

Просторный улей, заполненный до отказа пчелами,
Жившими в роскоши и довольстве,
Славившийся своими законами и силой оружия,
Как и обильными ранними роями,
Считался великим рассадником наук и промышленности.

Ни у кого не было лучше правительства,
И никто не проявлял большего непостоянства
И неудовлетворенности, чем эти пчелы.
Они не были рабами тирании,
Но и управлялись не буйной демократией,
А королями, которые не могли им быть в тягость,
Потому что их власть была ограничена законами.

Эти насекомые были во всем подобны людям
И все наши действия осуществляли в миниатюре:
Они делали все то, что производится в городах
И что необходимо как в дни мира, так и во время войны,
Хотя искусные плоды проворного и ловкого труда
Их крохотных членов нельзя увидеть человеческим глазом.

У нас нет таких машин, работников, кораблей,
Крепостей, оружия и ремесленников,
Нет искусства, науки, мастерской или инструмента,
Для которых у них не было бы эквивалента.

И поскольку их язык нам неизвестен,
Мы должны называть все эти вещи так,
Как они называются у нас.

Можно, правда, допустить, что они кое-чего не знали,
Например игральных костей; но ведь у них были короли,
Которые имели охрану, откуда мы можем с уверенностью заключить,
Что у них были какие-то игры,
Разве что найдется такой полк солдат,
В котором ни во что не играют.

Огромное число пчел заполняло плодовитый улей,
Но именно это и давало им возможность процветать;
Миллионы стремились к удовлетворению своих ненасытных желаний
И были озабочены тем, чтобы польстить тщеславию друг друга,
В то время как миллионы других работали не покладая рук
И видели, как тут же поглощаются плоды их труда.

Они обеспечивали полмира, а жили как самые последние батраки.
Одни, владея несметными богатствами и ничем не утруждая себя,
Занимались делами, приносящими колоссальные прибыли;
Другие же, работая косой или заступом,
Были обречены на тяжкий, изнурительный труд,
Должны были ежедневно проливать свой пот,
Истощать свои силы и надрываться,
Чтобы заработать на хлеб и прокормиться.

Иные же занимались в это время темными делами,
Обучать которым молодых людей рискуют немногие [родители].

Для занятий этого рода не требуется ничего, кроме бесстыдства,
И начинать их можно не перекрестившись.

Плуты, тунеядцы, сутенеры, шулера,
Карманники, фальшивомонетчики, шарлатаны, гадалки —
Вот тот люд, который, находясь во вражде с честным трудом,
Обманом и хитростью обращал себе на пользу
Усердие своего добродушного и беспечного соседа.

Этих называли мошенниками, но если говорить без обиняков,
То и уважаемые, степенные люди были такими же:
Все профессии и должности не обходились без обмана.

И не было ни одного занятия, где бы не плутовали.

Адвокаты, основой искусства которых
Было разжигание споров и умножение тяжб,
Избегали всяких записей, чтобы таким путем
Увеличить число судебных дел.

Считалось как бы незаконным вступать во владение имуществом
Без обращения в суд, где преднамеренно откладывали слушание,
Чтобы брать все новые и новые взятки.

Судейские же, чтобы защитить заведомо неправое дело,
Изучали и исследовали законы так же,
Как взломщики изучают лавки и дома,
Чтобы узнать, как им лучше туда проникнуть.

Врачи ценили славу и богатство
Больше здоровья занемогшего пациента
И нисколько не заботились о совершенствовании своего искусства.
Вместо этого они, как правило, напускали на себя важный вид
И старались прослыть скромными и серьезными людьми,
Чтобы заслужить благосклонность аптекаря,
Похвалу акушерок, священников и всех тех,
Кто служит при родах или на похоронах.

Они учились терпеливо сносить любую болтовню
И выслушивать советы тетушек,
С деланной улыбкой и приветливым «как поживаете?»
Угождать всем чадам и домочадцам
И — что было самым тяжким — терпеть наглость сиделок.

Среди многочисленных служителей Юпитера,
Нанятых для того, чтобы испрашивать благословение свыше,
Было несколько ученых и красноречивых,
Но тысячи других являлись болтливыми невеждами.
Под маской благочестия они скрывали
Свою лень, сластолюбие, алчность и гордыню,
Которыми славились так же, как портные
Утаиванием остатков, а матросы пьянством.

Одни из них, унылого вида и скромно одетые,
Возносили молитвы о хлебе насущном,
Подразумевая при этом полные амбары,
Но не решаясь открыто просить о большем.
А пока эти святые труженики истощали себя,
Бездельники, которым они служили,
Наслаждались покоем, и их лица
Сияли здоровьем и благополучием.

Солдаты, вынужденные воевать,
Получали почести, если оставались в живых.

Тем же, кто уклонялся от кровавой бойни,
Отрубали конечности, при помощи которых они бежали.

Одни доблестные генералы сражались с врагом,
Другие же брали взятки и давали ему уйти;
Одни всегда стремились туда, где было жарко,
Теряли кто руку, кто ногу, пока не становились полными инвалидами
И не увольнялись со службы, получив половинное жалованье;
Другие же никогда не участвовали в боях,
А сидели по домам, получая, однако, двойной оклад.

Их короли имели многочисленную свиту,
Но собственные министры надували их и обкрадывали.

Многие [чиновники], усердно трудившиеся на службе,
Грабили ту самую корону, которой они служили:
Жалованье было небольшим, а жили они в роскоши,
— И тем не менее хвастались своей честностью.

Когда же они прибегали к злоупотреблениям,
То называли жульничество «побочным доходом»;
Когда же людям стал понятен их жаргон,
Они начали толковать о «вознаграждении»,
Не желая говорить прямо и открыто о том, что касалось их выгоды.
В улье не было такой пчелы,
Которая не получала бы больше,
Я не скажу, чем она заслужила,
Но чем она осмеливалась сообщать тем, кто ей платил.
Так поступают и ваши игроки,
Которые, если даже играют честно, никогда не признаются
В присутствии проигравших, сколько они выиграли.

Да разве можно перечислить все их плутни?
Даже навоз, который продавался на улицах для удобрения почвы,
Часто оказывался подделкой, как обнаруживали покупатели,
На четвертую часть состоящей из ни на что негодных камней и извести;
Впрочем, мало было оснований ворчать тем,
Кто сам норовил обмануть других,
Продавая патоку вместо масла.

Само правосудие, известное своей справедливостью,
Не оставалось безучастным, хотя и носило повязку на глазах.

Его левая рука, державшая весы,
Часто опускала их, подкупленная золотом;
И хотя оно хотело выглядеть беспристрастным,
Особенно в тех случаях, когда речь шла об убийствах
И других тяжких преступлениях,
Хотя оно делало вид, что поступает всегда так,
Как велит ему долг (правда, некоторых поставленных
Вначале к позорному столбу вешали потом на той же Веревке, которую они сами свили),
Однако было для всех очевидньм,
Что меч правосудия карал лишь несчастных и бедных,
Нарушавших закон только из-за своей крайней нужды;
Их подвергали пыткам и казням за преступления,
Которые не заслуживали таких наказаний,
Только для того, чтобы обезопасить богатых и знатных.

Таким образом, каждая часть улья была исполнена пороков,
Но в целом он являлся раем;
[Его обитателям] льстили в дни мира и боялись во время войны,
Иноземцы прониклись к ним уважением,
А сами они щедро расточали свои богатства и силы
В противовес всем остальным ульям.

Таковы были блага этого государства,
Даже преступления содействовали его величию.

И добродетель, научившись у политики Тысяче хитроумных уловок,
С их помощью подружилась с пороком.

С тех пор даже самый худший из всей массы [пчел]
Всегда предпринимал что-нибудь для общего блага.

Посредством искусного управления в улье сохранялось единство;
Хотя каждая из его частей и выражала недовольство,
Он, как музыкальная гармония, звучал согласно.

Прямо противоположные стороны
Помогали друг другу как бы против своей воли,
И воздержание вместе с трезвостью
Служили пьянству и обжорству.

Корень зла — алчность,
Этот отвратительный и гибельный порок,
Была рабом расточительности,
Этого благородного греха;
Роскошь давала работу миллиону бедняков,
А непомерная гордость — еще миллиону.

Зависть и тщеславие были слугами трудолюбия;
Самый любимый каприз [обитателей улья]
— Непостоянство в еде, мебели и одежде,
Этот странный, нелепый обычай,
Превратился в двигатель торговли.

Их законы и моды в равной мере были подвержены изменениям,
Ибо то, что когда-то считалось хорошим,
Через полгода становилось дурным,
И, когда они таким образом изменяли свои порядки,
Находя и исправляя ошибки,
То своим непостоянством они в то же время
Устраняли недостатки, которые не могло предвидеть само благоразумие.
Так порок воспитывал изобретательность,
Которая в сочетании с трудолюбием с течением времени
Подняла жизненные удобства,
Истинные наслаждения, комфорт, покой
На такую высоту, что даже бедняки
Зажили лучше, чем иные богачи,
И этим сказано все.